В этом году я поняла, что окончательно перешла на темную сторону года, там и живу, там праздную, там творю.
В декабре день рождения дочери и Санта Лючия. Огни в темноте, шафрановая сладость сдобы.
В декабре бесконечные подарки, походы по ярмаркам, смолистые сумрачные ели, бумажно-снежный мир, фонари и свечи, колядки и гимны.
В январе бесчисленные дни Рождения, которые водят хоровод вокруг Рождества, прогулки в снежном лесу на лыжах, самые волшебные зимние книги.
В феврале бешеный ветер и небо, отлитое из серебра и стали, предчувствие скорой весны, румяные блины и птицы, снующие по веткам деревьев.
Зима - самое уютное время года, потому что пора прятаться от холода, жить теплом, накопленным летом, и знать, что под снегом спят и улыбаются во сне цветы.
А еще на темной стороне года есть печеньки, там пахнет имбирем и корицей, кардамоном и можжевельником.
Вот как чудесно пишет о зиме мой любимый Теренс Уайт. Да, все главные книги моей жизни пока что написаны англичанами-волшебниками. Это отрывок из "Короля былого и грядущего".
Была Рождественская ночь, канун Большой Охоты. Следует помнить, что дело происходило в Доброй Старой Англии, в Стране Волшебства, в ту пору, когда румяные бароны ели прямо руками, а к столу подавали павлинов с развевающимися хвостами или кабаньи головы с воткнутыми обратно клыками; когда не существовало безработных, потому что людей не хватало и некому было идти в безработные; когда по лесам стоял звон от рыцарей, молотивших друг дружку по шлемам, и единороги били в свете зимней луны серебряными копытцами, и благородное их дыхание синим дымком стояло в морозном воздухе. Это были великие и уютные чудеса. <...>Ночь Рождества вступила в Замок Дикого Леса, и вокруг всего замка снег лежал, как ему и полагалось лежать. Он тяжело нависал на зубчатых стенах, словно толстая глазурь на восхитительных плюшках, благопристойно обращаясь в нескольких наиболее удобных местах в чистейшие и наидлиннейшие из возможных сосульки. Он висел округлыми комьями на ветвях лесных деревьев, делая их красивее яблонь в цвету, и временами соскальзывал с сельских кровель, — когда ему предоставлялся случай свалиться на кого-нибудь позабавнее и доставить всем удовольствие. Мальчишки лепили из него снежки, но никогда не совали внутрь камней, чтобы удар был больнее, а собаки, когда их выводили оправиться, покусывали его, катались по нему и выглядели удивленными, но довольными, если им случалось нырнуть в какой-нибудь сугроб покрупнее. Ров обратился в каток, и гром стоял по нему от скользящих костей, приспособленных под коньки, а на его берегу всем и каждому без исключения выдавались горячие каштаны и мед, приправленный пряностями. Ухали совы. Повара выносили для птичек множество крошек. Крестьяне разгуливали в красных варежках. Еще ярче варежек краснелось лицо сэра Эктора. И всего ярче рдели по вечерам огни в домах на деревенской улице, пока завывал вдоль по улице ветер и староанглийские волки слонялись вокруг, глотая, как полагается, слюнки и порою поглядывая в замочные скважины красными глазками.